Пока чернокожий человек черный, а белый человек белый, они не поймут друг друга, - так сказал капитан Вудворт.

Мы сидели в кабачке у Чарли Робертса и стаканами тянули "Абу-Хамед", приготовленный хозяином, который пил с нами за компанию. Чарли Робертс утверждал, что раздобыл рецепт этого напитка непосредственно у Стивенса, прославившегося изобретением "Абу-Хамеда" в то время, когда жажда гнала его отведать воду Нила, у того самого Стивенса, который сочинил "С Китченером к Хартуму", а потом погиб при осаде Ледисмита.

"The black will never understand the white, nor the white the black, as long as black is black and white is white."

So said Captain Woodward. We sat in the parlor of Charley Roberts' pub in Apia, drinking long Abu Hameds compounded and shared with us by the aforesaid Charley Roberts, who claimed the recipe direct from Stevens, famous for having invented the Abu Hamed at a time when he was spurred on by Nile thirst--the Stevens who was responsible for "With Kitchener to Kartoun," and who passed out at the siege of Ladysmith.

Капитан Вудворт, крепкий, коренастый, с опаленным за сорок лет пребывания в тропиках лицом, прекрасными лучистыми карими глазами, каких я ни разу в жизни не встречал у мужчин, многое изведал в жизни. Крестообразный шрам на его лысой макушке говорил о близком знакомстве с боевым топором туземца; о том же свидетельствовали два рубца от стрелы на правой стороне шеи: там, где стрела вошла и вышла из его тела. По его словам, он бежал, а стрела ему мешала, но он не имел времени отламывать наконечник стрелы и потому протащил ее насквозь. Теперь он был капитаном "Савайи", огромного парохода, который вербовал на островах Южных морей рабочую силу для немецких плантаций в Самоа.

Captain Woodward, short and squat, elderly, burned by forty years of tropic sun, and with the most beautiful liquid brown eyes I ever saw in a man, spoke from a vast experience. The crisscross of scars on his bald pate bespoke a tomahawk intimacy with the black, and of equal intimacy was the advertisement, front and rear, on the right side of his neck, where an arrow had at one time entered and been pulled clean through. As he explained, he had been in a hurry on that occasion--the arrow impeded his running--and he felt that he could not take the time to break off the head and pull out the shaft the way it had come in. At the present moment he was commander of the SAVAII, the big steamer that recruited labor from the westward for the German plantations on Samoa.

- Половина всех недоразумений происходит из-за нашей тупости, заявил Робертс, делая паузу, чтобы отхлебнуть из своего стакана и добродушно отчитать за что-то маленького слугу-самоанца. - Если бы белый человек хотя бы иногда задумывался над психологией чернокожих, можно было бы избежать большинства недоразумений.

"Half the trouble is the stupidity of the whites," said Roberts, pausing to take a swig from his glass and to curse the Samoan bar-boy in affectionate terms. "If the white man would lay himself out a bit to understand the workings of the black man's mind, most of the messes would be avoided."

- Я встречал таких, правда, их было немного, которые утверждали, что понимают негров, - ответил капитан Вудворт, - и я всегда замечал, что их в первую очередь "кай-кай", то есть съедали. Вспомните миссионеров в Новой Гвинее и Новых Гебридах, на острове мучеников Эрроманге и на всех остальных островах. Вспомните судьбу австрийской экспедиции: ее изрубили в куски на Соломоновых островах, в дебрях Гвадалканара. Да и сами торговцы, умудренные многолетним опытом: они хвастались, что к ним не прикоснется ни один негр, а головы их по сей день красуются на балках плавучих жилищ.

"I've seen a few who claimed they understood niggers," Captain Woodward retorted, "and I always took notice that they were the first to be kai-kai'd (eaten). Look at the missionaries in New Guinea and the New Hebrides--the martyr isle of Erromanga and all the rest. Look at the Austrian expedition that was cut to pieces in the Solomons, in the bush of Guadalcanar. And look at the traders themselves, with a score of years' experience, making their brag that no nigger would ever get them, and whose heads to this day are ornamenting the rafters of the canoe houses.

Или вот старый Джонни Симонс. Двадцать шесть лет провел в дебрях Меланезии и клялся, что знает негров как свои пять пальцев, что они его не тронут. А погиб он у лагуны Марово, в Нью-Джорджии. Ему отрезали голову черная Мэри и старый одноногий негр. (Одну ногу у него отхватила акула, когда он нырял за оглушенной рыбой.)

Был еще Билли Уотс, убийца негров, человек, которого испугался бы сам дьявол! Помню, стояли мы у мыса Литл, это, знаете ли, в Новой Ирландии, когда негры утащили у него полтюка табаку, который он собирался продать, табак и стоил-то доллара три. Так он в отместку пристрелил шестерых негров, разбил их боевые каноэ и сжег две деревни. Четыре года спустя, когда он с пятьюдесятью молодчиками из Буку там же, у мыса Литл, ловил трепангов, их подстерегли чернокожие. Всех перебили за пять минут, кроме троих парней, которым удалось удрать в каноэ. Словом, нечего болтать, будто мы понимаем негров. Миссия белого человека - нести цивилизацию в мир, и это - нелегкое дело, выпавшее на его долю. Где ж тут останется время, чтобы копаться в психологии негров?

There was old Johnny Simons--twenty-six years on the raw edges of Melanesia, swore he knew the niggers like a book and that they'd never do for him, and he passed out at Marovo Lagoon, New Georgia, had his head sawed off by a black Mary (woman) and an old nigger with only one leg, having left the other leg in the mouth of a shark while diving for dynamited fish.

There was Billy Watts, horrible reputation as a nigger killer, a man to scare the devil. I remember lying at Cape Little, New Ireland you know, when the niggers stole half a case of trade-tobacco--cost him about three dollars and a half. In retaliation he turned out, shot six niggers, smashed up their war canoes and burned two villages. And it was at Cape Little, four years afterward, that he was jumped along with fifty Buku boys he had with him fishing beche-de-mer. In five minutes they were all dead, with the exception of three boys who got away in a canoe. Don't talk to me about understanding the nigger. The white man's mission is to farm the world, and it's a big enough job cut out for him. What time has he got left to understand niggers anyway?"

- Точно! - выпалил Робертс. - И вообще это не так уж обязательно понимать негров. Чем глупее белый человек, тем успешнее он насаждает цивилизацию...

- И вселяет страх божий в сердца негров, - вставил капитан Вудворт. Может быть, вы правы, Робертс. Возможно, секрет его успеха именно в глупости, и, несомненно, один из признаков этой глупости - неспособность понять негров. Одно ясно: белый призван управлять неграми, независимо от того, понимает он их или нет. Он неукротим и неотвратим, как рок.

- Конечно, белый человек неукротим и неотвратим для негров, - вставил Робертс. - Скажите белому, что в какой-то лагуне, где живут десятки тысяч воинственных туземцев, лежит жемчужина, - он бросится туда очертя голову с полдюжиной разных ловцов-канаков и дешевым будильником вместо хронометра. Они возьмут удобное судно водоизмещением тонн в пять и набьются туда, как сельди в бочку. Только шепните ему, что на Северном полюсе есть золотая жила, и это неукротимое белокожее существо сразу же двинется в путь, прихватив с собой лопату, кирку, окорок и патентованный, последнего образца, лоток для промывания золота. И самое удивительное, что он туда доберется! Намекните ему, что за раскаленной оградой ада нашли алмазы - и Мистер Белокожий атакует врата преисподней и заставит старого бродягу Сатану работать ломом и лопатой. Вот что происходит, когда человек глуп и неукротим.

"Just so," said Roberts. "And somehow it doesn't seem necessary, after all, to understand the niggers. In direct proportion to the white man's stupidity is his success in farming the world--"

"And putting the fear of God into the nigger's heart," Captain Woodward blurted out. "Perhaps you're right, Roberts. Perhaps it's his stupidity that makes him succeed, and surely one phase of his stupidity is his inability to understand the niggers. But there's one thing sure, the white has to run the niggers whether he understands them or not. It's inevitable. It's fate."

"And of course the white man is inevitable--it's the niggers' fate," Roberts broke in. "Tell the white man there's pearl shell in some lagoon infested by ten-thousand howling cannibals, and he'll head there all by his lonely, with half a dozen kanaka divers and a tin alarm clock for chronometer, all packed like sardines on a commodious, five-ton ketch. Whisper that there's a gold strike at the North Pole, and that same inevitable white-skinned creature will set out at once, armed with pick and shovel, a side of bacon, and the latest patent rocker--and what's more, he'll get there. Tip it off to him that there's diamonds on the red-hot ramparts of hell, and Mr. White Man will storm the ramparts and set old Satan himself to pick-and-shovel work. That's what comes of being stupid and inevitable."

- Интересно, что думают чернокожие о... о неукротимости?

Капитан Вудворт негромко засмеялся. Глаза его засветились от воспоминаний.

- Мне тоже хотелось бы узнать, что думали и, должно быть, до сих пор думают негры Малу об одном неукротимом белом человеке, который был с нами на "Герцогине", когда мы стали на якорь у их берега, - сказал он.

Робертс приготовил еще три "Абу-Хамеда".

"But I wonder what the black man must think of the--the inevitableness," I said.

Captain Woodward broke into quiet laughter. His eyes had a reminiscent gleam.

"I'm just wondering what the niggers of Malu thought and still must be thinking of the one inevitable white man we had on board when we visited them in the DUCHESS," he explained.

Roberts mixed three more Abu Hameds.

- Было это лет двадцать тому назад. Звали его Саксторп. Я ни разу в жизни не встречал такого тупого человека, но он был неукротим, как сама смерть. Он умел только стрелять, и больше ничего. Помню, как я в первый раз его встретил здесь, в Апии, двадцать лет назад. Тебя еще тут не было, Робертс. Я остановился в гостинице голландца Генри, там, где сейчас рынок. Вы ничего о нем не знаете? Он неплохо заработал, тайно переправляя оружие повстанцам, продал свою гостиницу, а ровно через шесть недель его зарезали в каком-то кабачке Сиднея.

"That was twenty years ago. Saxtorph was his name. He was certainly the most stupid man I ever saw, but he was as inevitable as death. There was only one thing that chap could do, and that was shoot. I remember the first time I ran into him--right here in Apia, twenty years ago. That was before your time, Roberts. I was sleeping at Dutch Henry's hotel, down where the market is now. Ever heard of him? He made a tidy stake smuggling arms in to the rebels, sold out his hotel, and was killed in Sydney just six weeks afterward in a saloon row.

Однако о Саксторпе. Как-то ночью, едва я заснул, кошачья пара начала во дворе концерт. Соскочив с постели, я подошел к окну с кувшином воды в руке. И в то же время услыхал, как раскрылось соседнее окошко. Раздалось два выстрела, и окно закрылось. Все произошло так быстро, что описать невозможно. Это было делом нескольких секунд. Раскрывается окно, - бум, бум, - два раза стреляет револьвер, - окно закрывается. Я не знаю, кто он был, но он даже не выглянул в окно. Он был уверен. Понимаете? Уверен. Концерт прекратился, и утром нашли окоченевшие тела нарушителей тишины. Мне это показалось чудовищным. Во-первых, на небе светились только звезды, а Саксторп стрелял, не целясь, во-вторых, выстрелы следовали один за другим так быстро, будто он стрелял из двустволки, и, наконец, он знал, что попал в свои мишени, даже не выглянув в окно.

"But Saxtorph. One night I'd just got to sleep, when a couple of cats began to sing in the courtyard. It was out of bed and up window, water jug in hand. But just then I heard the window of the next room go up. Two shots were fired, and the window was closed. I fail to impress you with the celerity of the transaction. Ten seconds at the outside. Up went the window, bang bang went the revolver, and down went the window. Whoever it was, he had never stopped to see the effect of his shots. He knew. Do you follow me?--he KNEW. There was no more cat concert, and in the morning there lay the two offenders, stone dead. It was marvelous to me. It still is marvelous. First, it was starlight, and Saxtorph shot without drawing a bead; next, he shot so rapidly that the two reports were like a double report; and finally, he knew he had hit his marks without looking to see.

Через два дня он пришел наниматься на "Герцогиню". Я тогда был помощником капитана на большой шхуне водоизмещением в сто пятьдесят тонн. Мы перевозили завербованных негров. Должен сказать, в те дни вербовка была настоящей вербовкой. Мы не знали ни правительственных инспекторов, ни властей. Это была адски тяжелая работа. Мы целиком полагались только на себя. Когда дела принимали плохой оборот, не пеняй на других! Мы вывозили негров со всех островов Южных морей, кроме тех, откуда нас гнали. Словом, он пришел на шхуну и назвался Джоном Саксторпом. Небольшой человечек какого-то песочного цвета: песочные волосы, песочный цвет лица, даже глаза песочные. Ничего в нем не было приметного. Душа у него была такая же бесцветная, как и физиономия. Он сказал, что остался без единого пенса и хочет поступить на судно. Готов служить юнгой, коком, судовым приказчиком или простым матросом.

"Two days afterward he came on board to see me. I was mate, then, on the Duchess, a whacking big one-hundred-and fifty-ton schooner, a blackbirder. And let me tell you that blackbirders were blackbirders in those days. There weren't any government protection for US, either. It was rough work, give and take, if we were finished, and nothing said, and we ran niggers from every south sea island they didn't kick us off from. Well, Saxtorph came on board, John Saxtorph was the name he gave. He was a sandy little man, hair sandy, complexion sandy, and eyes sandy, too. Nothing striking about him. His soul was as neutral as his color scheme. He said he was strapped and wanted to ship on board. Would go cabin boy, cook, supercargo, or common sailor.

Он ничего не смыслил ни в одной из тех профессий, но сказал, что научится. Мне он был не нужен, но его стрельба произвела на меня столь сильное впечатление, что я записал его матросом с жалованьем три фунта в месяц.

Не стану отрицать, он действительно хотел чему-нибудь научиться. Но так уж он был устроен, что не мог ничему научиться. Он разбирался в румбах компаса не больше, чем я в приготовлении выпивки, которую нам делает Робертс. Штурвалом же он орудовал так, что ему я обязан первой сединой. Я ни разу не рискнул подпустить его к штурвалу, когда море было неспокойно, потому что движение с попутным ветром или галсами - против ветра - было для него неразрешимой тайной. Он бы никогда не мог сказать, в чем разница между шкотами и талями. Путал кливер с гафелем. Прикажите ему ослабить грот-трисель-шкот, и, прежде чем вы сообразите, что происходит, он опустит нок гафеля.

Он трижды падал за борт, а плавать не умел. Но он всегда был жизнерадостен, не ведал, что такое морская болезнь, и был самым покладистым человеком, каких я только знал. Это была замкнутая натура. Он никогда не рассказывал о себе. Для нас его жизнь началась с того дня, когда он появился на "Герцогине". Где он научился стрелять, сказать могли лишь звезды. Он был янки - это мы определили по его гнусавому произношению. Но больше мы так ничего и не узнали.

Didn't know anything about any of the billets, but said that he was willing to learn. I didn't want him, but his shooting had so impressed me that I took him as common sailor, wages three pounds per month.

"He was willing to learn all right, I'll say that much. But he was constitutionally unable to learn anything. He could no more box the compass than I could mix drinks like Roberts here. And as for steering, he gave me my first gray hairs. I never dared risk him at the wheel when we were running in a big sea, while full-and-by and close-and-by were insoluble mysteries. Couldn't ever tell the difference between a sheet and a tackle, simply couldn't. The fore-throat-jig and the jib-jig were all one to him. Tell him to slack off the mainsheet, and before you know it, he'd drop the peak.

He fell overboard three times, and he couldn't swim. But he was always cheerful, never seasick, and he was the most willing man I ever knew. He was an uncommunicative soul. Never talked about himself. His history, so far as we were concerned, began the day he signed on the DUCHESS. Where he learned to shoot, the stars alone can tell. He was a Yankee--that much we knew from the twang in his speech. And that was all we ever did know.

Вот я и подошел к самому главному. Нам здорово не везло на Новых Гебридах: за пять недель - только четырнадцать негров, и с попутным зюйд-остом мы взяли курс к Соломоновым островам. На Малаите тогда, как и сейчас, можно было легко вербовать негров, и мы пошли к северо-западной оконечности острова - Малу. Рифы там и у берега и в открытом море, и стать на якорь нелегко, но мы благополучно миновали рифы, отдали якорь и взорвали динамит - этим сигналом мы возвещали негров о начале вербовки. За три дня никто не явился. Негры сотнями подплывали к нам на своих каноэ, но они только смеялись, когда мы показывали им бусы, ситец, топоры и начинали рассказывать о том, что работа на плантациях Самоа - одно удовольствие.

"And now we begin to get to the point. We had bad luck in the New Hebrides, only fourteen boys for five weeks, and we ran up before the southeast for the Solomons. 'malaita, then as now, was good recruiting ground, and we ran into Malu, on the northwestern corner. There's a shore reef and an outer reef, and a mighty nervous anchorage; but we made it all right and fired off our dynamite as a signal to the niggers to come down and be recruited. In three days we got not a boy. The niggers came off to us in their canoes by hundreds, but they only laughed when we showed them beads and calico and hatchets and talked of the delights of plantation work in Samoa.

На четвертый день все вдруг переменилось. Записалось сразу пятьдесят с лишним человек; их разместили в главном трюме, разумеется, с правом свободного передвижения по палубе. Теперь, когда я оглядываюсь назад, эта повальная вербовка представляется мне очень подозрительной, но в то время мы думали, что какой-нибудь могущественный вождь-царек разрешил своим подданным наниматься на работу. Утром пятого дня обе наши шлюпки, как обычно, пошли к берегу. Одна шлюпка прикрывала другую на случай нападения. И, как обычно, на палубе слонялись без дела, болтали, курили или спали полсотни негров. На "Герцогине", кроме них, остались я, Саксторп да четверка матросов. На обеих шлюпках работали уроженцы островов Гилберта. На первой были капитан, судовой приказчик и вербовщик. На второй, что прикрывала первую и стояла в сотне ярдов от берега, находился второй помощник капитана. Обе шлюпки были хорошо вооружены, хотя нам как будто ничего не угрожало.

"On the fourth day there came a change. Fifty-odd boys signed on and were billeted in the main-hold, with the freedom of the deck, of course. And of course, looking back, this wholesale signing on was suspicious, but at the time we thought some powerful chief had removed the ban against recruiting. The morning of the fifth day our two boats went ashore as usual--one to cover the other, you know, in case of trouble. And, as usual, the fifty niggers on board were on deck, loafing, talking, smoking, and sleeping. Saxtorph and myself, along with four other sailors, were all that were left on board. The two boats were manned with Gilbert Islanders. In the one were the captain, the supercargo, and the recruiter. In the other, which was the covering boat and which lay off shore a hundred yards, was the second mate. Both boats were well-armed, though trouble was little expected.

Четверо матросов, включая Саксторпа, чистили поручни на корме. Пятый матрос с винтовкой в руках стоял на часах перед грот-мачтой, возле бака с водой. Я был на носу, наводя последний глянец на новое крепление фор-гафеля. Только я наклонился за своей трубкой, как с берега раздался выстрел. Я выпрямился, чтобы посмотреть, в чем дело. Что-то стукнуло меня по затылку. Оглушенный, я свалился на палубу. Вначале я подумал, что мне на голову упала снасть, но я услышал адский треск выстрелов со стороны шлюпок и, падая, успел посмотреть на матроса, который стоял на часах. Два здоровенных негра держали его за руки, а третий замахнулся на него топором.

"Four of the sailors, including Saxtorph, were scraping the poop rail. The fifth sailor, rifle in hand, was standing guard by the water-tank just for'ard of the mainmast. I was for'ard, putting in the finishing licks on a new jaw for the fore-gaff. I was just reaching for my pipe where I had laid it down, when I heard a shot from shore. I straightened up to look. Something struck me on the back of the head, partially stunning me and knocking me to the deck. 'my first thought was that something had carried away aloft; but even as I went down, and before I struck the deck, I heard the devil's own tattoo of rifles from the boats, and twisting sidewise, I caught a glimpse of the sailor who was standing guard. Two big niggers were holding his arms, and a third nigger from behind was braining him with a tomahawk.

Как сейчас, вижу эту картину: бак для воды, грот-мачта, чернокожие, схватившие часового за руки, топор, опускающийся ему на голову, - все это залито ослепительно солнечным светом. Я был словно во власти колдовского видения наступающей смерти. Казалось, томагавк двигается слишком медленно. Я увидел, как он врезался в голову, ноги матроса подкосились, и он начал оседать на палубу. Негры крепко держали его и стукнули еще два раза. Затем меня тоже стукнули пару раз по голове, и я решил, что я умер. К тому же выводу пришел тот негодяй который нанес мне удары. Я не мог двигаться и лежал неподвижно, наблюдая, как они отсекли часовому голову. Должен сказать, орудовали они ловко. Видно, набили руку на этом деле.

"I can see it now, the water-tank, the mainmast, the gang hanging on to him, the hatchet descending on the back of his head, and all under the blazing sunlight. I was fascinated by that growing vision of death. The tomahawk seemed to take a horribly long time to come down. I saw it land, and the man's legs give under him as he crumpled. The niggers held him up by sheer strength while he was hacked a couple of times more. Then I got two more hacks on the head and decided that I was dead. So did the brute that was hacking me. I was too helpless to move, and I lay there and watched them removing the sentry's head. I must say they did it slick enough. They were old hands at the business.

Стрельба со шлюпок прекратилась, и я не сомневался, что они всех прикончили. Сейчас они придут за моей головой. Очевидно, они снимали головы тем матросам, что были на корме. На Малаите ценятся человеческие головы, особенно головы белых. Они занимают почетные места в каноэ, в которых живут прибрежные туземцы. Я не знаю, какого декоративного эффекта добиваются лесные жители, но они ценят человеческие головы так же, как их собратья на побережье.

"The rifle firing from the boats had ceased, and I made no doubt that they were finished off and that the end had come to everything. It was only a matter of moments when they would return for my head. They were evidently taking the heads from the sailors aft. Heads are valuable on Malaita, especially white heads. They have the place of honor in the canoe houses of the salt-water natives. What particular decorative effect the bushmen get out of them I didn't know, but they prize them just as much as the salt-water crowd.

Все же меня не покидала слабая надежда на спасение. На четвереньках я добрался до лебедки, а там с трудом поднялся на ноги. Теперь мне была видна корма - на палубе рубки торчали три головы. Это были головы матросов, с которыми я общался много месяцев подряд.

Негры заметили, что я поднялся на ноги, и побежали ко мне. Я хотел было достать револьвер, но обнаружил, что они его забрали. Не могу сказать, чтобы я очень испугался. Я несколько раз был на волосок от гибели, но никогда смерть не подступала ко мне так близко, как в тот раз. Я был в полубессознательном состоянии, и мне было все безразлично.

"I had a dim notion of escaping, and I crawled on hands and knees to the winch, where I managed to drag myself to my feet. From there I could look aft and see three heads on top the cabin--the heads of three sailors I had given orders to for months. The niggers saw me standing, and started for me. I reached for my revolver, and found they had taken it. I can't say that I was scared. I've been near to death several times, but it never seemed easier than right then. I was half-stunned, and nothing seemed to matter.

Негр, который несся впереди, прихватил в камбузе большой мясницкий нож, намереваясь разделать меня на куски. Он гримасничал, как обезьяна. Но ему не удалось осуществить свое намерение. Он ничком рухнул на палубу, и я увидел, как изо рта у него хлынула кровь. В полузабытьи я расслышал выстрел, за ним еще и еще. Негры падали один за другим. Я постепенно приходил в себя и заметил, что стреляют без промаха. С каждым выстрелом кто-то падал. Я уселся рядом с лебедкой и взглянул наверх. Там на салинге сидел Саксторп. Как он умудрился туда забраться, я не знаю: ведь у него в руках было два винчестера и множество патронташей. Как бы то ни было, сейчас он был занят делом, на какое был способен.

"The leading nigger had armed himself with a cleaver from the galley, and he grimaced like an ape as he prepared to slice me down. But the slice was never made. He went down on the deck all of a heap, and I saw the blood gush from his mouth. In a dim way I heard a rifle go off and continue to go off. Nigger after nigger went down. 'my senses began to clear, and I noted that there was never a miss. Every time that the rifle went off a nigger dropped. I sat down on deck beside the winch and looked up. Perched in the crosstrees was Saxtorph. How he had managed it I can't imagine, for he had carried up with him two Winchesters and I don't know how many bandoliers of ammunition; and he was now doing the one only thing in this world that he was fitted to do.

Мне приходилось видеть и резню и расстрелы, но я ни разу в жизни не видел ничего подобного. Я сидел у лебедки и наблюдал. Я был в каком-то полуобморочном состоянии, и все происходящее представлялось мне сном. Банг, банг, банг - стреляло ружье, и хлоп, хлоп, хлоп - валились на палубу негры. Во время первой попытки схватить меня погибло человек десять, и остальные теперь остолбенели от ужаса, но Саксторп стрелял, не переставая. К этому времени к судну подошли те две шлюпки и каноэ с неграми, которые были вооружены снайдерами и винчестерами, захваченными у нас. Они открыли по Саксторпу ураганный огонь. К счастью для него, негры хорошо стреляют только на близком расстоянии. Они не прикладывают ружья к плечу. Они ждут, пока человек очутится ниже их, и стреляют, приставив ружье к бедру. Когда у Саксторпа перегревался винчестер, он брал другой. Потому-то он и захватил с собой два ружья, когда полез наверх.

"I've seen shooting and slaughter, but I never saw anything like that. I sat by the winch and watched the show. I was weak and faint, and it seemed to be all a dream. Bang, bang, bang, bang, went his rifle, and thud, thud, thud, thud, went the niggers to the deck. It was amazing to see them go down. After their first rush to get me, when about a dozen had dropped, they seemed paralyzed; but he never left off pumping his gun. By this time canoes and the two boats arrived from shore, armed with Sniders, and with Winchesters which they had captured in the boats. The fusillade they let loose on Saxtorph was tremendous. Luckily for him the niggers are only good at close range. They are not used to putting the gun to their shoulders. They wait until they are right on top of a man, and then they shoot from the hip. When his rifle got too hot, Saxtorph changed off. That had been his idea when he carried two rifles up with him.

Скорость стрельбы была у него потрясающая. К тому же Саксторп ни разу не промазал. Если на земле существует неукротимый человек, так это Саксторп. Немыслимая скорость делала это побоище страшным.

Негры не могли опомниться. Когда же они немного пришли в себя, они начали бросаться за борт и опрокидывали свои каноэ. Саксторп продолжал свою стрельбу. Вода была сплошь усеяна черными макушками, и - бух-бух-бух - всаживал он в них свои пули. Он не промахнулся ни разу, и я отлично слышал, как каждая пуля хлопала в человеческий череп.

"The astounding thing was the rapidity of his fire. Also, he never made a miss. If ever anything was inevitable, that man was. It was the swiftness of it that made the slaughter so appalling. The niggers did not have time to think. When they did manage to think, they went over the side in a rush, capsizing the canoes of course. Saxtorph never let up. The water was covered with them, and plump, plump, plump, he dropped his bullets into them. Not a single miss, and I could hear distinctly the thud of every bullet as it buried in human flesh.

Лавина негров устремилась к берегу. Я поднялся и, словно во сне, видел, как на воде, точно мячики, прыгали и исчезали головы чернокожих. Некоторые дальние выстрелы были совершенно феноменальны. Только один добрался до берега, но когда он поднялся, чтоб выйти из воды, Саксторп уложил и его. Это было превосходное попадание. И когда двое негров подбежали к раненому и стали вытаскивать его на берег, Саксторп уложил их на месте.

"The niggers spread out and headed for the shore, swimming. The water was carpeted with bobbing heads, and I stood up, as in a dream, and watched it all--the bobbing heads and the heads that ceased to bob. Some of the long shots were magnificent. Only one man reached the beach, but as he stood up to wade ashore, Saxtorph got him. It was beautiful. And when a couple of niggers ran down to drag him out of the water, Saxtorph got them, too.

Я решил, что все кончилось. Но тут стрельба началась снова. Какой-то негр выскочил из кают-компании и бросился к поручням, но на полпути упал. Кают-компания, вероятно, была переполнена неграми. Я насчитал человек двадцать. Они выбегали по одному и прыгали к поручням. Но ни один из них не добрался до борта. Мне это зрелище напомнило стрельбу по летящей мишени. Чернокожий выскакивал из двери, раздавался выстрел Саксторпа - и он моментально летел вниз. Там, в кают-компании, они, конечно, не знали, что происходит на палубе, и продолжали выбегать наверх, пока их всех не перебили.

"I thought everything was over then, when I heard the rifle go off again. A nigger had come out of the cabin companion on the run for the rail and gone down in the middle of it. The cabin must have been full of them. I counted twenty. They came up one at a time and jumped for the rail. But they never got there. It reminded me of trapshooting. A black body would pop out of the companion, bang would go Saxtorph's rifle, and down would go the black body. Of course, those below did not know what was happening on deck, so they continued to pop out until the last one was finished off.

Саксторп подождал немного, убедился, что опасность миновала, и спустился на палубу.

Из всей команды "Герцогини" уцелели только мы с Саксторпом, и я был очень плох, а он был совершенно беспомощен теперь, когда уже не нужно было стрелять. Следуя моим указаниям, он промыл мои раны и перевязал их. Внушительная порция виски придала мне сил - надо было как-то выбираться отсюда. Мне не на кого было надеяться. Все были убиты. Мы попытались поставить паруса: Саксторп поднимал их, а я ему помогал. Он снова показал свою непроходимую тупость. Парус не поднялся ни на сантиметр, и когда я снова потерял сознание, нам, казалось, пришел конец.

"Saxtorph waited a while to make sure, and then came down on deck. He and I were all that were left of the DUCHESS'S complement, and I was pretty well to the bad, while he was helpless now that the shooting was over. Under my direction he washed out my scalp wounds and sewed them up. A big drink of whiskey braced me to make an effort to get out. There was nothing else to do. All the rest were dead. We tried to get up sail, Saxtorph hoisting and I holding the turn. He was once more the stupid lubber. He couldn't hoist worth a cent, and when I fell in a faint, it looked all up with us.

Но я очнулся. Саксторп беспомощно сидел на трапе в ожидании моих распоряжений. Я велел ему осмотреть раненых, среди них могли оказаться такие, которые могут передвигаться. Он отобрал шестерых. У одного, помню, была перебита нога, но Саксторп заявил, что руки у него в порядке. Лежа в тени, я отгонял мух и говорил, что делать, а Саксторп подгонял свою инвалидную команду. Клянусь, он заставлял этих несчастных негров тянуть каждый конец, прежде чем они нашли фалы. Один из них, выбирая канат, замертво упал на палубу, но Саксторп избил остальных и велел им продолжать работать. Когда грот и фок были поставлены, я приказал ему расклепать якорную цепь и выпустить ее за борт. Я заставил их помочь мне добраться до штурвала: хотел попытаться сам как-нибудь повести судно. Не могу понять, как это произошло, но вместо того, чтобы освободиться от якоря, он отдал второй. Так что теперь мы стали на оба якоря.

"When I came to, Saxtorph was sitting helplessly on the rail, waiting to ask me what he should do. I told him to overhaul the wounded and see if there were any able to crawl. He gathered together six. One, I remember, had a broken leg; but Saxtorph said his arms were all right. I lay in the shade, brushing the flies off and directing operations, while Saxtorph bossed his hospital gang. I'll be blessed if he didn't make those poor niggers heave at every rope on the pin-rails before he found the halyards. One of them let go the rope in the midst of the hoisting and slipped down to the deck dead; but Saxtorph hammered the others and made them stick by the job. When the fore and main were up, I told him to knock the shackle out of the anchor chain and let her go. I had had myself helped aft to the wheel, where I was going to make a shift at steering. I can't guess how he did it, but instead of knocking the shackle out, down went the second anchor, and there we were doubly moored.

Но в конце концов Саксторпу удалось сбросить обе якорные цепи в море и поставить стаксель и кливер. "Герцогиня" легла на курс. Наша палуба представляла собой ужасное зрелище. Повсюду валялись трупы и умирающие. Они были везде, в самых неожиданных местах. Многим удалось заползти с палубы в кают-компанию. Я распорядился, чтобы Саксторп и его кладбищенская команда сбрасывали за борт трупы и умирающих. В тот день акулы здорово поживились. Четверо наших убитых матросов были, разумеется, тоже сброшены за борт. Но головы их мы все-таки положили в мешок с грузом, чтобы их не выбросило на берег и чтобы они ни в коем случае не попали в руки неграм.

"In the end he managed to knock both shackles out and raise the staysail and jib, and the Duchess filled away for the entrance. Our decks were a spectacle. Dead and dying niggers were everywhere. They were wedged away some of them in the most inconceivable places. The cabin was full of them where they had crawled off the deck and cashed in. I put Saxtorph and his graveyard gang to work heaving them overside, and over they went, the living and the dead. The sharks had fat pickings that day. Of course our four murdered sailors went the same way. Their heads, however, we put in a sack with weights, so that by no chance should they drift on the beach and fall into the hands of the niggers.

Пятерку пленных я считал командой судна. Однако они придерживались другого мнения. Они дождались удобного случая и перемахнули за борт. Двоих Саксторп застрелил из револьвера на лету и прикончил бы и остальных, но я его остановил. Понимаете, мне надоела непрерывная бойня, и, кроме того, они помогли нам двинуться в путь. Но это заступничество ни к чему не привело: акулы сожрали всех троих.

"Our five prisoners I decided to use as crew, but they decided otherwise. They watched their opportunity and went over the side. Saxtorph got two in mid-air with his revolver, and would have shot the other three in the water if I hadn't stopped him. I was sick of the slaughter, you see, and besides, they'd helped work the schooner out. But it was mercy thrown away, for the sharks got the three of them.

Мы вышли в открытое море. У меня началось что-то вроде воспаления мозга. Как бы то ни было, "Герцогиню" носило по морю три недели, пока я немного не поправился и не привел ее в Сидней. Во всяком случае, эти негры Малу долго будут помнить, что с белым человеком шутки плохи. Саксторп был действительно неукротим.

"I had brain fever or something after we got clear of the land. Anyway, the DUCHESS lay hove to for three weeks, when I pulled myself together and we jogged on with her to Sydney. Anyway those niggers of Malu learned the everlasting lesson that it is not good to monkey with a white man. In their case, Saxtorph was certainly inevitable."

Чарли Робертс протяжно свистнул и сказал:

- Еще бы! Ну, а Саксторп, что с ним было потом?

- Он занялся охотой на тюленей, и дела его шли отлично. Лет шесть он плавал на разных шхунах Виктории и Сан-Франциско. На седьмой год в Беринговом море шхуна, на которой он служил, была захвачена русским крейсером, и, говорят, всю команду отправили на соляные копи в Сибирь. Во всяком случае, я больше о нем ничего не слышал.

Charley Roberts emitted a long whistle and said:

"Well I should say so. But whatever became of Saxtorph?"

"He drifted into seal hunting and became a crackerjack. For six years he was high line of both the Victoria and San Francisco fleets. The seventh year his schooner was seized in Bering Sea by a Russian cruiser, and all hands, so the talk went, were slammed into the Siberian salt mines. At least I've never heard of him since."

- Нести цивилизацию в мир... - пробормотал Робертс. - Нести цивилизацию... Что ж, за это стоит выпить! Кто-то должен этим заниматься, я хочу сказать, нести цивилизацию.
Капитан Вудворт потер шрам на своей лысой голове.
- Я уже сделал свое дело, сказал он. - Вот уже сорок лет, как я служу. Это мой последний рейс. Уеду домой - на покой.
- Держу пари, - возразил Робертс, - что вы встретите смерть за штурвалом, а не дома.
Капитан Вудворт без колебаний принял пари, но я думаю, что у Чарли Робертса больше шансов выиграть.

"Farming the world," Roberts muttered. "Farming the world. Well here's to them. Somebody's got to do it--farm the world, I mean."

Captain Woodward rubbed the criss-crosses on his bald head.

"I've done my share of it," he said. "Forty years now. This will be my last trip. Then I'm going home to stay."

"I'll wager the wine you don't," Roberts challenged. "You'll die in the harness, not at home."

Captain Woodward promptly accepted the bet, but personally I think Charley Roberts has the best of it.